ТОМАС ЦИГЛЕР (THOMAS ZIEGLER)

david kross
заявка от Albrecht Weber

biography

Лидер студенческого оппозиционного движения (СОД/SW - Schüler Widerstandsbewegung). Сын военного журналиста, в раннем возрасте оставшийся без матери. Воспитанный отцом-радикалом, Томас с пеленок был влюблен в саму идею революции и рос в атмосфере протеста: его целью становилось все от отмены школьной формы до требования свободного посещения занятий. Его амбиции помогали собирать вокруг себя достаточно крепкую верную компанию единомышленников, которые готовы были поддержать Циглера во всех начинаниях.
Еще в школе Томас вместо уроков посещал акции протеста, борющиеся против кандидатуры Энгельберга на пост канцлера Германии. Демонстрации не прекратились и тогда, когда Вольф взошел на престол и принялся за их разгон. Слишком острым было чувство справедливости, пронзающее юного революционера, чтобы он просто так сдался.
Школьные годы миновали, и Томас отправился получать высшее образование в институте юридического профиля, где собрал новую команду демонстрантов. В рамках институтской прессы Циглер издавал политический журнал "Напор" и самолично вел там колонку, где открыто критиковал политику Энгельберга. В 2019 году о статьях прознали "наверху" и журнал тихо закрыли, что только сильнее распылило огонь озлобленности в юном революционере.
Томас пребывает в полном восторге от команды Черного шторма. Он полностью доверяет слухам о том, что эти герои вышли как раз из таких же студенческих организаций, поэтому не теряет надежды рано или поздно оказать группе услугу.
Последней каплей для СОД стало возбуждение дела против Дитера Дитца - молодого режиссера, чей документальный фильм был признан антигосударственной пропагандой и чья судьба остается для всех загадкой. Агрессия студенческого движения выросла до такой степени, что организация была замечена не только террористами, но и властями.

temper

Амбициозный, самоуверенный молодой человек, который не видит перед собой никаких препятствий. В какой-то мере Томас - сорвиголова, готовый ринуться в бой, не оглядываясь на последствия. Крепкая уверенность в собственной безнаказанности не позволяет ему объективно оценивать ситуацию.
Циглер - талантливый оратор, который при должном усилии мог бы собрать целый стадион молодых революционеров. Томаса вполне можно признать неплохим сочинителем: как было сказано выше, он вел колонку в студенческом журнале, где отпускал достаточно острые и меткие высказывания в адрес политиков и силовых структур, на демонстрациях он скандировал забавные лозунги собственного сочинения, от которых большая часть молодежи пребывала в полнейшем восторге.
Кроме того, Томас легко находит общий язык с людьми. Язык хорошо подвешен, всегда оставляет последнее слово за собой. Циглер настолько упрям, что его невозможно переспорить, при этом юноша никогда не опускается до открытых оскорблений: он способен унизить и без грубостей.

relations

Я, конечно, не студент, но в какой-то мере могу оказываю посильную помощь с планированием акций. Иногда даже выхожу с вами на демонстрации, правда сижу тихо где-то в стороне с транспарантом. Кроме того, у одного из лидеров Черного шторма есть на этого персонажи определенные планы: отвлекающий маневр для захвата телевизионного канала в квесте "Kill the TV!".

more

Играю короткими постами, жажду динамичной игры и движения сюжета. Правда, признаюсь, у меня иногда бывают достаточно длительные периоды неписца, надеюсь, что это не помешает нашей игре.

example of post

Самый длинный пост из тех, что я когда-либо писал

Еще два месяца назад Черный Шторм был готов к великим свершениям. Еще два месяца назад толпа ожесточенных террористов могла запросто развалить правительство изнутри, уничтожить все, что их не устраивало – этого не произошло. Месяц назад Альбрехт проводил много времени перед мониторами, воруя у крупных банков огромные суммы и отдавая деньги Оливеру – все, до последней марки . Месяц назад Альбрехт еще был частью общества, частью команды, а теперь...
Теперь он искал убежища в том самом месте, где, не отходя от ноутбука, совершал громкие и дерзкие преступления. Тишина никогда не давила на него так сильно, как сейчас. Обычно целебное молчание стен сейчас казалось настоящими тисками, которые сжимали мышцы до судорог. Но штаб Черного Шторма и по сей день оставался для Вебера самым безопасным местом, где ему не посмеют навредить.
Кузнечик медленно спустился в давным-давно брошенный ночной клуб и осторожно прикрыл за собой дверь. Разбросанные по диванам и столам вещи, хлам в углу, картины набекрень – ощущение хаоса наполняло помещение и вселяло тревогу. Шаги Вебера звучали в тишине комнаты четко и слишком громко. Неестественно громко.
Ни единой души. Никто, кроме Берта, не вернулся в этот богом забытый дом, чтобы вновь объединиться в нелегкой борьбе против государства. Правду сказать, Альбрехт тоже не был воином революции... единственной причиной тому, что он присоединился к группе, было нелегкие часы одиночества. Черный Шторм стал первой компанией, в которую он влился без катастрофических проблем. Здесь были все свои. Никто не давил, никто не трогал, никто не смотрел с презрением только потому, что ты не такой.
«Ты не такой, - говорила мама, - ты особенный. Ты должен гордиться тем, что ты особенный».
Только вот сама она сгорала от омерзения, когда Альбрехт позорился на открытых уроках в школе.
«Черный шторм» отличался толерантностью. Эти люди знали, что делают общее дело, поэтому им необходимо было сплотиться. Возможно, именно разрозненное Сопротивление, которое никогда не слыло дружной общиной, и развалило группу. Точно.
Их убирали по одному. Все началось с того, что, когда стало особенно жарко, Эдгар избрал другой путь – он предал доверие брата и перешел на сторону капитализма. Так Берту сказала Уна, правда говорила она особенно горячо и не скупясь на выражения. Предательство, наверное, сильно ее задело. Альбрехт же не испытывал по этому поводу сильных эмоций – чувства всколыхнулись только тогда, когда дуло вальтера, принадлежавшего Вильгельму Веберу, уставилось прямиком на младшего из сыновей. Тогда действительно что-то внутри екнуло – стало больно.
Впервые Кузнечик не сомневался, что поступил правильно. Впервые он был полон несокрушимой решимости, потому что руководствовался принципом «или я их, или они меня». Если бы он не колебался мгновение, Альбрехт совершил бы самую страшную ошибку в своей жизни, но в место этого пистолет Уны будто бы взорвался выстрелом. Сначала стало страшно, но после пришло осознание того, что так оно и должно быть. Так рассудил случай. Уна спасла ему жизнь.
После того случая Вебер ничего не слышал об этой девушке без бровей. Да и не особо интересовался.
В штабе было холодно. И одиноко. Особенно одиноко – и от этого страшно. На улице происходило нечто ужасное и непонятное. Берлин вспыхнул пламенем войны так скоро, будто кто-то открыл в Германии газ и зажег спичку. Это был настоящий взрыв паники. Массовые убийства. Репрессии. Расстрелы.
Альбрехт забрался на диван с ногами и обнял свои колени. Сколько времени провел он в таком положении, Берт не знал, но скрип двери заставил его поднять голову. Белокурая леди, нередко приходившая после смерти Марианны в обществе герра Рихтера, осторожно ступила внутрь.
И вот теперь Альбрехт греется в ее машине, прислонившись лбом к стеклу. Он не знает, куда направляется автомобиль – и ему это не важно.
Даже если прямиком в лапы полиции.

обыкновенный пост

Альбрехт не получал от Шепота никаких известий: ни о его смерти, ни об аресте, ни о местонахождения. Фридрих старался никогда не оставлять товарища по сети в неведении – он прекрасно понимал, что маленькому другу нервотрепка ни к чему, поэтому о своих перемещениях сообщал заранее. Но не в этот раз.
Однако фрау все говорила правильно. Если в новостях не показали его фотографию, если никто до сих пор не говорит о поимке очередного подельника Оливера Бахмана, значит, вероятность того, что Шепот скоро выйдет на связь, еще имеется. Нужно было просто успокоиться и принять его оффлайн-статус как данность.
Глядя в стену, Альбрехт слушал грустную историю добродетельницы. Даже Кузнечик мог уловить в ее голосе горечь утрат, бесконечную тоску, а во взгляде – одиночество. Юноша не представлял, о ком она говорила, но отчего-то рассказ вызывал чувство дежавю, он был таким родным и знакомым, что Берту захотелось выразить маломальское сочувствие: он провел чуть холодной ладошкой по ее волосам – ему казалось, что этот жест поможет ей так же, как помог ему пару минут назад.
Приглашение лечь спать в этой комнате было принято Альбрехтом воодушевленно. Подобрав с кровати ноутбук и запихав в рот рогалик, он поднялся и пошел в комнату переодеваться в пижаму. Вернулся Кузнечик достаточно быстро, обошлось даже без приключений.
Допив холодный чай, Берт молча забрался под одеяло.
- Спокойной ночи, - Альбрехт поднял глаза на фрау и тут же закрыл. Рисперидон действовал не так скоро, так что бессонницы этой ночью не предвиделось.